[Яой] Система [Спаси-Себя-Сам] для Главного Злодея/ The Scum Villain’s [Self-Saving] System - Мосян Тунсю

его раз на публике — и он это на всю жизнь запомнит, а Шан Цинхуа только что имел глупость сделать ему замечание! Однако для человека, который довёл до совершенства способность при любых обстоятельствах сохранять хорошую мину при плохой игре, так что имел полное право держать книгу вверх ногами, если ему вздумается, Шэнь Цинцю отреагировал как-то чересчур сильно.

Впрочем, его можно было понять: Шэнь Цинцю только что попытался сделать доброе дело против своих правил — и чем это для него обернулось? Почему бы ему просто не сказать Лю Цингэ: «Я лишь хотел помочь», — однако же он не пожелал. Ладно, не хочешь сам, позволил бы объясниться за него Шан Цинхуа — но и тут Шэнь Цинцю оборвал его, то ли из неловкости, то ли попросту смутившись — кто ж его разберёт? Этот человек воистину состоял из одних извилин и зигзагов [9], вечно мучая себя и других по надуманным поводам.

Шэнь Цинцю продолжал таращиться на него, словно змея и скорпион в одном лице, и от этого взгляда на спине Шан Цинхуа выступил холодный пот.

Немалое время спустя Шэнь Цинцю, подавив вздох, вновь откинулся на бортик повозки, зачехлил меч и попытался успокоиться.

— Шан Цинхуа, заткнись, а? — процедил он с неискренней улыбкой.

Однако его собрат не смог удержаться от того, чтобы, подняв руку в умиротворяющем жесте, взмолиться:

— Дозволено ли мне будет сказать ещё кое-что напоследок?

Потирая правый висок, Шэнь Цинцю приподнял подбородок в знак согласия. Смерив его серьёзным взглядом, Шан Цинхуа торжественно изрёк самые важные и прочувствованные слова, что ему доводилось произносить с тех пор, как роковой удар тока отправил его на страницы «Пути гордого бессмертного демона»:

— Если вы в будущем увидите, что у кого-то случилось искажение ци, не поддавайтесь панике, не делайте ничего опрометчивого и не спешите ему на помощь — вместо этого, сохраняя спокойствие, поспешите за подмогой, но сами не вмешивайтесь. В противном случае вы наделаете бед и окажете ему медвежью услугу, которая и вас утащит на дно, так что вам до самого конца жизни не суждено будет оправдаться [10]!

— С чего бы мне спешить на помощь подобному человеку, и тем паче паниковать из-за этого? — изумился Шэнь Цинцю. — Едва ли я вообще захочу ему помогать, не говоря уже о том, чтобы сбиваться ради этого с ног.

Состроив гримасу «иной реакции я и не ожидал», вслух Шан Цинхуа бросил лишь:

— В общем, лучше бы вам запомнить мои слова.

***

Сделавшись горным лордом, Шан Цинхуа наконец-то мог отдохнуть от вечного пресмыкания [11].

Разумеется, трудовые будни есть трудовые будни, но существует немалая разница между положением дворовой девки и высшего распорядителя [12].

Вскоре до его сведения дошло, что горный лорд пика Цинцзин, недовольство которого он умудрился навлечь на себя, тяжело заболел. Когда он поправился, на пике Цюндин было созвано тайное собрание.

В боковом зале Двенадцати пиков собрались одиннадцать горных лордов — без того единственного, коему и было посвящено это совещание.

Юэ Цинъюань тотчас взял быка за рога:

— Вам не кажется, что наш шиди Цинцю… в последние дни ведёт себя весьма странно?

Все лорды пиков один за другим согласились, а Лю Цингэ торжественно признал:

— Более чем странно.

— Он как будто стал другим человеком, — с сомнением бросила Ци Цинци.

В этот момент в боковой зал зашёл Шан Цинхуа — растрёпанный и покрытый пылью странствия, из которого только что возвратился. В последние годы он приторговывал тыквенными семечками лунгу [13], изготовляемыми на пике Цяньцао — они неплохо расходились за пределами школы, так что он уже несколько месяцев кряду носился взад-вперёд, налаживая каналы сбыта, а едва вернувшись, угодил прямиком на собрание, понятия не имея, чему оно посвящено.

— Прошу прощения, мне давненько не доводилось видеть шисюна Шэня — вы не могли бы пояснить, в чём проявляются эти самые странности? — потирая руки, поинтересовался он.

— Он может часами говорить со мной, не выказывая признаков раздражения, — ответил Юэ Цинъюань.

Застыв в потрясённом молчании, Шан Цинхуа затем брякнул:

— Ох ты, мать моя, и правда странно! Да уж, иначе и не скажешь…

Воистину, имеющиеся между этими двумя противоречия было под силу разрешить лишь смерти — и, не развязав этот туго затянутый узел, о мире можно было даже не мечтать. Прежде пяти предложений было довольно, чтобы они разбежались, пылая обидой, а тут — часы спокойной беседы… это звучало прямо-таки фантастически!

— Он… помог мне в пещерах Линси, — признался Лю Цингэ.

Шан Цинхуа наконец сообразил — и точно, именно в это самое время Шэнь Цинцю должен был убить Лю Цингэ при неуклюжей попытке спасти его — а тот сидит себе тут живёхонек!

Быть может, то, что я сказал Шэнь Цинцю в тот день, когда они одолели колодезного демона, всё же возымело действие?

Прочие продолжили обсуждение, припоминая всё новые странности в поведении Шэнь Цинцю в последнее время — то, как он подверг себя опасности, отбивая атаку этой бесстыжей демоницы, и был ранен, заслонив собою ученика, когда на того напал не желающий мириться с поражением демон… От всего этого Шан Цинхуа прямо-таки перекосило.

Если задуматься, то кем был этот самоотверженный человек, как не махровым ООС его героя?!

— Постойте, — наконец вырвалось у него. — А он… В него часом никто не вселился? Шисюн Вэй, он был на вашем поле испытаний?

У Вэй Цинвэя на поле испытаний пика Ваньцзянь имелся меч под названием Хунцзин — «Красное зеркало» [14], который никто не мог вытащить из ножен — и всё же, когда к нему приближался злобный дух, он сам вылетал из них. Если бы тело Шэнь Цинцю и впрямь захватила какая-нибудь злокозненная тварь, то, стоило бы ему оказаться поблизости к «Красному зеркалу», меч немедленно разоблачил бы его.

Однако Вэй Цинвэй тотчас опроверг его догадку:

— Да, три раза приходил — и всякий раз пытался вытянуть Хунцзин из ножен, тот и не шелохнулся.

— Он не одержим, — медленно произнёс Юэ Цинъюань. — Я не заметил ни малейших следов присутствия враждебного духа.

— Не вижу в подобном переселении ни малейшего смысла, — развела руками Ци Цинци. — У тех, что захватывают тела, всегда есть какие-то коварные цели — а он всё это время не делал ровным счётом ничего для их осуществления, обленился пуще прежнего.

В общем, им